Горгульи, дорогие воспоминания и горнолыжные курорты События

Горгульи, дорогие воспоминания и горнолыжные курорты

Международный фестиваль балета Dance Open прошел в Санкт-Петербурге в семнадцатый раз

Фестиваль, появившийся в Петербурге одно­временно с XXI веком, начинался лишь с мастер-классов петербургских педагогов для подростков со всего мира, предлагая юным танцовщикам шанс усвоить главные правила вагановской школы. Ну, еще бывал гала-концерт звезд в финале – чтобы младенцы знали, к чему стремиться.

Теперь у феста – огромная развернутая программа, визиты больших компаний, балетоманы, дежурящие у своих компьютеров в день начала продажи билетов – большинство событий распродается в первые часы, за четыре месяца до открытия. Балетные школьники, приехавшие в Петербург издалека со своими мамами и педагогами (в этом году впервые прилетел целый класс из Новой Зеландии), не забыты – они все также получают свои уроки и в предпоследний день показывают, чему научились, на сцене Эрмитажного театра. Но к «рабочей» программе теперь присоединилась «театральная», и именно она делает фестиваль Dance Open событием в жизни не только юных артистов, но и всего города, и всей страны.

Фестиваль не зря называется Dance Open. Его руководитель Екатерина Галанова принципиально не ставит жанровые и стилевые рамки для приглашаемых спектаклей. Важно только качество, поэтому семнадцатый Dance Open собрал в Петербурге и старинную классику, и фламенко, и современных ярких хулиганов (один из которых поставил балерину в пуантах на лыжи), и лучшие образцы неоклассики ХХ века. Начался фестиваль с гастроли екатеринбургского балета (о блистательной «Тщетной предосторожности» в постановке Сергея Вихарева, где петербургский хореограф-реставратор собрал в одном спектакле «Консерваторию» Августа Бурнонвиля и «Тщетную предосторожность» Мариуса Петипа, сделав первую как бы разминкой, предисловием ко второй), затем последовал визит Балета Монте-Карло с «Золушкой» и вечер, где на сцену ради петербургской публики вернулся патриарх фламенко Хосе Антонио Руис; потом события пошли сплошным потоком.

Программа Национального балета Нидерландов называлась «Сделано в Амстердаме». Труппа со специализацией на неоклассике разыскивает по всему миру хореографов, умеющих сочинять спектакли, не взрывающие традиции классического балета, а преображающие их. Небольшие одноактовки представили нам сразу пятерых хореографов. Ни один из них не был совершенным незнакомцем для отечественных зрителей, но на работу каждого было интересно смотреть, изучая, как развиваются, куда двигаются авторы.

45-летний Кристофер Уилдон, один из ведущих хореографов мира, работающих с классической лексикой, появлялся в России, когда еще числился «молодым дарованием». Выпускник лондонской Школы королевского балета после недолгой работы в английской столице выбрал карьеру в New York City Ballet, и на ранних его сочинениях лежал внушительный отпечаток гения Джорджа Баланчина. Казалось, он надолго останется в почтительных учениках, востребованных, аккуратных, всегда принадлежащих ко второму ряду. Уилдон мастерски выстраивал кристаллические решетки неоклассики и всегда хорошо слышал музыку – большего от него никто не ждал. Но одиннадцать лет назад его позвали в Большой и вручили постановку «Гамлета» на музыку Арво Пярта; из театра долго доносились слухи, как тяжко идут репетиции, как мучается хореограф, вытаскивая из себя трагический текст, но результат (правда, не всеми оцененный) был значителен. «Misericordes» (так назывался спектакль) стал балетом, в котором сюжетные линии были лишь намечены – но хореография проработана безупречно. Уилдон шагнул на новую ступень в своей карьере, и, наблюдая сейчас, например, мрачноватую и эффектную «Алису в стране чудес» в английском Королевском балете (что пару лет назад пообещал приобрести в репертуар Мариинский театр, но так пока и не собрался), мы видим в ней следы душевной работы, случившейся в Москве. На Dance Open Уилдон был представлен одноактовкой Concerto Concordia на музыку Франсиса Пуленка. Этот балет можно воспринимать как автобиографию Уилдона, где среди изящных перестроений в баланчинском духе зреет пластический слом, и из юношеской беспечной радости вырастает взрослая горечь.

Одного из главных неоклассиков в сегодняшнем мире Алексея Ратманского (в свое время руководившего Большим балетом, а затем ставшего хореографом-резидентом в American Ballet Theatre) голландцы также представили практически биографической одноактовкой. «Воспоминания о дорогом месте» на музыку Чайковского – спектакль для двух танцовщиков и двух балерин. Он моментально вызывает в памяти «Прелести маньеризма» – балет на музыку Рихарда Штрауса, с которым четверть века назад Ратманский ворвался в искусство хореографии. Выпускник московской школы, танцевавший в Киеве, в Виннипеге, в Копенгагене и сочинявший миниатюры еще со школьных лет, прославился именно «Прелестями маньеризма», сделанными в антрепризе для Нины Ананиашвили. Тот спектакль, в котором насмешливо и изобретательно был представлен флирт двух парочек, был полон чувством искрящегося будущего, фыркал смехом, шелестел тихими шуточками. Нынешний квартет – будто те же пары четверть века спустя: юмор еще есть, но он придавлен жизненным опытом. Ратманский все так же придумывает маленькие остроумные па, но общая интонация печальнее: счастье достанется не всем. И кому-то придется цепляться за свое счастье, а кому-то гордо расставаться с ним – все это проговорено твердо и обреченно.

В россыпи миниатюр голландской программы порадовали также сочинения Дэвида Доусона (автор «Reverence» в Мариинском театре, за которого он в 2006 году получил «Золотую Маску», в па-де-де Тристана и Изольды на музыку Шимона Брошки влил два океана любви и всыпал три тонны обреченности), худрука Литовского балета Кшиштофа Пастора («Подвижные пространства» на музыку Альфреда Шнитке и Хенрика Миколая Гурецкого стали занятным примером того, как хореограф, любящий рассказывать большие сюжетные истории, насыщает мини-историями даже, казалось бы, вполне абстрактное сочинение) и «Дежа вю» патриарха голландского балета Ханса ван Манена. Перебравшийся в девятое десятилетие хореограф привез сочинение на музыку Арво Пярта, сотворенное два десятка лет назад и посвященное юности – тому, как двадцатилетние ведут себя со своими возлюблен­ными. Этот дуэт – будто перетягивание каната: да, конечно, герои любят друг друга, невольно «зеркалят» движения, оторваться друг от друга не могут, но каждую секунду выясняют, кто сильнее и главнее, кто устанавливает свои правила, а кто должен уступить. Понятно, что заканчивается история трагически – парочка просто падает замертво, расплескав все силы на противостояние. И в маленьком спектакле Ханса ван Манена нет при этом сентиментальности. Есть печаль старого мудрого человека, вспоминающего и свою юность.

Различным переживаниям по поводу юных лет был посвящен и «Щелкунчик», поставленный в Большом театре Женевы Йероном Вербрюггеном. Это первый большой спектакль 31-летнего автора, до того делавшего успешную карьеру танцовщика в Балете Монте-Карло. Балет Женевы – совсем небольшая труппа (22 человека), ведущая сложную жизнь под давлением мощной и богатой оперы, что занимает значительно больше места в афише. Хотя в труппе работают выпускники почтенных школ (все исполнители главных ролей в «Щелкунчике», например, окончили школу Гамбургского балета, многие в труппе учились в школе Розеллы Хайтауэр), понятно, что в таком составе «большую классику» женевский балет танцевать не может. И худрук балета Филипп Коэн делает ставку на современную хореографию и вызывающие новации.

Йерон Вербрюгген с Чайковским обошелся решительно: партитура разобрана на части, перемешана, что-то выкинуто, что-то повторяется дважды. Хореографа явно интересует только ритмический рисунок конкретного фрагмента, и он не задумывается о том, как один фрагмент соединяется с другим. Сначала резкие склейки заставляют вздрагивать; потом понимаешь, что это сделано ровно для того, чтобы фонограмма спек­такля соответствовала той технике, в которой сделан балет. Эта техника апеллирует к комиксам – занятию, давно перешедшему из разряда детских радостей в разряд большого искусства. Вот эти отдельные разноугольные картиночки с репликами – явно Вербрюггена вдохновляли именно они (ну и фильмы-ужастики Тима Бёртона, о чем регулярно говорит в интервью сам хореограф).

«Walking mad» в постановке Йохана Ингера

Этот «Щелкунчик» – об ужасах взросления. О том, что когда девушке пятнадцать, ее никто не принимает всерьез (старшие подруги на вечеринке прямо-таки пихают героиню балета Мари, а она все хочет быть рядом с ними). О том, что она еще ребенок с любовью к страшным сказкам (и поэтому обыденный шкаф в ее комнате кажется ей в ночи украшенным горгульями почище нотрдамовских). О том, что в ней просыпается чувственность (и парни, пришедшие на вечеринку, украшены лентами через плечо, но обходятся без рубашек – и понятно, что это героине они так видятся, что в реальности они одеты обыденно, но вот ей страшно хотелось бы прикоснуться к груди одного из них; тут забавно, что героиня по-настоящему невинна – и потому штаны у парней в наличии). Хореографический язык Вербрюггена – смесь воспоминаний о классических па и отчетливо гнутых, искаженных линий. Так подростки корчат рожи, если родители вдруг вслух заметят, что ребенок хорошо выглядит – это бунт против понятия той «красоты», которая представляется подросткам старомодной. Вот и в этом «Щелкунчике», в котором соединяется толкотня подростковых комплексов и ясное изящество рождения настоящего чувства (финальный дуэт Мари и ее избранника осво­божден от всех неловкостей и выстроен безупречно), видна будущая большая биография хореографа.

Словенский балет из Марибора – небольшая труппа, которая благодаря своему худруку Эдварду Клюгу всегда в курсе новейших модных веяний в Европе, – привезла авторов, уже выстроивших биографию. Йохан Ингер в «Walking Mad» (название было переведено как «Прогулка сумасшедшего», но, сдается мне, точнее было бы «Сходя с ума») предложил неожиданную версию равелевского «Болеро» без какой-либо попытки закольцевать движение, чем занимаются почти все хореографы, от гениев до дебютантов. Его «Walking Mad» – поэма безумия, где на человека надвигается забор, из ниоткуда вылезают пугающие клоуны, и вся жизнь представляется квестом по преодолению экстремальных обстоятельств. Баланс эксцентрики и трагизма выдержан блистательно, и Равель, умученный десятками хореографических интерпретаций, сияет как новенький. Александр Экман (тот самый, что при постановке «Лебединого озера» в Национальном балете Норвегии налил на сцену натуральные тонны воды) в «Левой, правой, левой, правой» на музыку Микаэля Карлс­сона придумал для артистов танцы на беговых дорожках (используя возможности как изящного пробега-полета над дорожкой так и падения с нее и уволакивания механизмом тела прочь с подставки). Выглядело забавно, но несколько пугающе: публика отчетливо волновалась за здоровье артистов. Самым же ярким сочинением, привезенным словенцами, был «Сон Хилла Харпера», поставленный их худруком на музыку Милко Лазара: в этом маленьком балете Эдвард Клюг пропел гимн горнолыжному спорту.

«Сон Хилла Харпера» в постановке Эдварда Клюга

Покрытие сцены поднимается в левом заднем углу – и вот уже вам гора, с которой можно скатиться (и упасть замертво). Танцовщикам выданы лыжи (в том числе танцовщицам на пуантах – экстре­мальное зрелище). Флирт модного курорта тайком отсылает к «Голубому экспрессу» Брониславы Нижинской; просто тип светского времяпрепровождения поменялся – раньше общество собиралось на пляже, теперь в горах. Торжество эротического вызова и усмешливого абсурда: безупречный рисунок женских ног в обрамлении лыжных палок и выезжающее в финале над сценой настоящее кресло канатной дороги с красоткой, что с прохладным любопытством рассматривает зрительный зал.

Завершился же Dance Open, как всегда, гала-концертом, собравшим звезд из многих театров мира, и церемонией раздачи призов фестиваля. Жюри, возглавляемое Хансом ван Маненом, назвало лауреатов и вручило им хрустальные копии ножки Анны Павловой. Титул «Мисс Выразительность» получила прима Берлинского балета Ксения Овсяник, «мистером Выразительность» стал солист Королевского балета Швеции Хироаки Ишида. «Мистером Виртуозность» члены жюри назвали премьера балета Астаны Бахтияра Адамжана, а «Мисс Виртуозность» – приму Национального балета Нидерландов Анну Оль. «Лучшим дуэтом» была признана пара из Большого театра – Екатерина Крысанова и Игорь Цвирко, а приз зрительских симпатий (лауреат которого определяется голосованием публики после гала-концерта) получили Денис Дроздюк, Лекс Ишимото и Дэниэл Ульбрихт – три свободно путешествующих танцовщика, порадовавшие аудиторию концертным номером, в котором классический танец был смешан с акробатикой и исполнен с невероятным драйвом. И, наконец, лауреатом Гран-при стал благородный принц из Национального балета Нидерландов Марийн Радемейкер. Семнадцатый Dance Open триумфально завершился. Дирекция фестиваля приступила к подготовке восемнадцатого.

На фото вверху – «Щелкунчик» в постановке Йерона Вербрюггена

Мейерхольд и одушевленные предметы События

Мейерхольд и одушевленные предметы

В Москве проходит выставка, приуроченная к 150-летию со дня рождения первого авангардного режиссера в СССР

Музыка для Ангела События

Музыка для Ангела

В Московской филармонии продолжается «Лаборатория Musica sacra nova»

Будь в команде События

Будь в команде

Второй день «Журналистских читок» открыл новые творческие перспективы молодым журналистам

Что сказано трижды, то верно События

Что сказано трижды, то верно

В Российской академии музыки имени Гнесиных открылся Всероссийский семинар «Журналистские читки»