По мнению британского издания «Gramophone», это исполнение открывает «один из самых захватывающих малеровских циклов со времен Кубелика и Бернстайна». Заявление претенциозное и интригующее – и не без оснований. Адаму Фишеру (с начала сезона 2015/16 – главный дирижер Симфонического оркестра Дюссельдорфа) удалось представить неожиданно свежее, интересное исполнение малеровского «Титана». Здесь действительно есть чем насладиться. К первой части венгерский маэстро подошел с позиции подлинного художника воздуха и света и, кажется, уловил каждый искрящийся луч, каждую причудливую тень, напоминающую то ли птицу, то ли фантасмагорическое существо. Если искать сравнения в живописи, то первые вероятные ассоциации – колористические симфонии Уильяма Тёрнера. На его картинах свет символизировал природу, наполнял жизнью и движением ее возвышенное изображение. Но Тёрнера привлекали стихийные явления, момент противостояния, а Малер дает музыкальное выражение более сложному процессу оживания всего сущего. Из чистого флажолетного звучания «ля» у струнных групп, осторожных фанфарных перекличек у деревянных, а затем и медных духовых такт за тактом вырастает ослепляющий, величественный образ пробудившейся ото сна природы. В буклете к диску Фишер пишет о своих путешествиях по окрестностям Касселя. Туда его направили поиски источников вдохновения, которые могли подсказать Малеру идеи для глубоко лиричных «Песен странствующего подмастерья» – тематической основы Первой симфонии.
Очевидно, паломничество венгерского дирижера увенчалось успехом: версия Фишера производит впечатление своей поэтичностью, струящимся светом, энергией и необыкновенной свободой, безудержным ликованием. Все градации полутонов, порой меняющихся в соседних тактах, – от трех форте до меццо-форте, различимы в голосах оркестра без партитурной подсказки. Кажется, что между музыкантами и их лидером за дирижерским пультом существует телепатическая связь, или дело в феноменальной проницательности – настолько они едины в понимании тех остроумных деталей, которыми наполнена первая часть симфонии. И тем контрастнее звучат средние части – земное, разухабистое скерцо с его вкрадчивым, робким, чуть неуклюжим в своих попытках выглядеть изящным трио, и образцом гротеска в музыке – траурным шествием на измененный мотив детской песенки про братца Якова: оркестр играет tempo rubato, подчеркивая назойливость безыскусной мелодии, которая бесцеремонно и цинично нарушает душевную скорбь. Единственное, чего немного не достает в этой замечательной интерпретации, – темпа в последней части. Пронзительный вопль в начале, кажется, должен поразить, как молния, настроить на высвобождение титанических сил, чтобы разрешить конфликт и осуществить триумфальное возвращение к истокам – но происходит иначе, и утверждающей победный исход коде не совсем веришь. Но, возможно, в этом Фишер усмотрел какой-то особый смысл, который становится целиком понятен только во Второй симфонии Малера, идейно связанной с Первой.
